Вот и настал этот чудесный вечер. Свежий, только что отпечатанный экземпляр первого номера «Неузорофф хот эколь» в руках Глебыча. Столько бессонных ночей! Столько водки и пива! Не говоря уж о пачках трубочного табака… Но вот результат – долгожданное детище готово покорять мир.
Автор любовно погладил блестящую обложку со своим высококачественным изображением. Открыл и пролистнул. Вкусно пахло типографией. Мелькнула статья о переводе Плювинеля. Предисловие заняло всю отведенную под француза часть журнала.
- Ну, поздравляю! – сказал Глебыч своему отражению в зеркале. Отражение скрипнуло из полутьмы черной кожаной курткой и злобно оскалилось.
Продолжая любовно листать журнал, разглядывая свои особо удавшиеся фотографии, Глебыч пошел в спальню. Положил журнал под подушку. Заснул на удивление быстро. Снилось много приятного: полные зрительные залы, яркие вспышки фотоаппаратов, счастливые лица поклонниц, толпящихся в коридоре в ожидании автографа…
Потом картина поменялась. Глебычу привиделся его собственный манеж, посреди которого Плювинель, сидя верхом на взнузданном на мундштук Каоги, показывал Гериньеру фигуры Высшей Школы, да так ловко, что Глебыч аж проснулся.
В окно светило утреннее солнце.
- Дурацкий сон! – сплюнул Глебыч в сердцах. – Что-то я вчера переутомился. Сегодня надо будет устроить день отдыха. Только хлыст, без забора.
После необходимых приготовлений – уборной, ванной, кухни со свежими криминальными новостями и вчерашним салатом – Глебыч наконец почувствовал себя готовым приступить к утреней разминке.
В конюшне его уже ждали. Один конюх держал наготове длиннющий хлыст, второй – свежеокрашенную секцию забора. Хлыст Глебыч взял, на забор небрежно махнул:
- Уберите.
Он вошел в манеж и некоторое время развлекался своим излюбленным способом. Но сон с тенью Плювинеля все не шел из головы. Каоги так волнующе поджимал ножки…
В натуре Каоги поджимать ножки не желал. Глебыч махал хлыстом, твердил ругательства на лакотском – ничего не помогало. Что-то было не так…
Во время краткой передышки Глебыч скользнул взглядом по стене манежа, и его как громом поразило – на гербах поблескивали новенькие медные мундштуки.
Сначала он решил, что ему показалось – мало ли что может блеснуть в яркий солнечный день? Но, подойдя поближе, с ужасом и возмущением убедился, что не бредит. Мундштуки нагло торчали из лошадиных голов и изгибаясь спускались на шею.
- Мать твою …! – высказался Глебыч и ринулся искать конюхов…
Вскоре мундштуки были извлечены и выброшены в мусорный мешок.
Чтобы успокоиться, Глебыч полистал журнал своего имени. Кадры освежеванных лошадиных туш ласкали взор. Читателям это понравится... но самое приятное – предисловие к Плювинелю. И название такое родное: ВОЙНА ШКОЛ.
А текст - сплошной шедевр! Похихикивая, Глебыч пробежал по любимым строчкам:
«Этот перевод книги Плювинеля существует уже несколько лет, но существует как бы «для служебного пользования», а вернее, для моего личного» - эх, ловко загнул!
«Я даже своим ученикам не давал читать Плювинеля» - и правильно, нечего!
«Дело в том, что мне всегда было стыдно за Плювинеля» - ведь это Я выбрал его в отцы-основатели Хот Эколь!
«Короче, на первый взгляд – это очень вредная книга» - точно! Только я могу ее читать с пользой для здоровья!
«Мне было бы легче, если бы она не существовала вовсе или существовала в одном-единственном экземпляре, который бы хранился у меня» - да, вот если бы я один придумал эту Хот Эколь! Если бы снова закрыть границы для всякого быдла! Был бы я первым и единственным! Круче всяких там сплювинеллей да запареллей. Деньги бы рекой текли! Передачи по центральному каналу каждую неделю! Единственным рулевым человеко-лошадиного фонда избрали бы единогласно и пожизненно!
Глебыч мечтательно прикрыл глаза. Перед его внутренним взором предстала грандиозная картина в духе Верещагина – гигантская пирамида трупов, залитые кровью оскаленные черепа, тусклый багровый рассвет, каркающие вороны в небе, а наверху пирамиды, в тяжелом черном кресле – ОН, Глебыч!
«Я бы с большим удовольствием скрыл ее навсегда от просвещенного человечества, а перед смертью спалил бы ее в камине с чистой совестью.»
Теперь все накинутся на этого Плювинеля как вороны на падаль! И враз мой журнал станет бестселлером! И даже библиотеку сжигать не надо. Достаточно пригрозить сжечь одну книжонку… Великая сила антирекламы…
В упоении от предчувствия оглушительного успеха своего журнала, Глебыч уронил голову на подушку.
Сон ему приснился странный. Кривая узкая улочка какого-то европейского города, серая брусчатка, канавы вдоль стен домов наполнены вонючими нечистотами… кучка мужиков в мятых лазурных плащах с поблескивающими на них золотыми крестами, столпились в центре композиции, о чем-то договариваясь. В голосах звучал озорной азарт. Почему-то Глебыч почувствовал неприятное шевеление души в пятках и заспешил ретироваться. Но ноги не желали двигаться. Он пытался бежать…
Мужики повернулись к нему. Качнулись франтоватые плюмажи страусиных перьев.
- Пуркуа па? – донеслось до Глебыча. «Мушкетеры!» - Вспыхнуло в сознании. «Поймают и обо…ут!» Он сделал еще один отчаянный рывок – и проснулся.
Сон был дурацкий и обещал очередную неприятность. Предчувствия Глебыча не обманули. Придя в манеж, наш герой обнаружил, что мундштуки снова торчат изо всех гербов. Конюхи клялись и божились, что ничего не трогали. Упоминание Христа неприятно резало атеистический слух Глебыча. Врунов пришлось уволить.
Душу наш герой отводил опять на лошадях. Но элементы не получались. Каоги на свечку не вставал, испанский шаг не делал. Мячик вообще игнорировал. Только носился по манежу, косился на гербы и хрюкал. Глебыч плюнул и поехал развозить журнал по конным магазинам, которые упорно отказывались брать его творение на реализацию. При появлении его черной, провонявшей навозом куртки возражения стихали.
Довольный эффектом Глебыч пояснил телохранителю:
- Как говорит генерал Катана, если хочешь, чтоб было сделано хорошо, делай это сам.
Из дома исчезли тяжеленные стопки журнала. На душе полегчало. Всю ночь Глебыч бегал по огромному супермаркету, завешанному седлами, вальтрапами и уздечками, пытаясь подстрелить толстозадую девицу в узких белых бриджах и черном пиджаке. Девица визжала, пряталась за седла, Глебыч с удовольствием богохульствовал и продолжал преследование. К утру весь магазин был заляпан вонючей красной нитрокраской, а девица так и не поймалась.
- Эх, стерва! – высказал к объекту охоты свое отношение проснувшийся Глебыч. – Ниче, завтра ночью ты у меня попляшешь, кукла набитая!
Чисто из любопытства он спустился в манеж. Увольнение конюхов ничего не дало. Мундштуки все так же торчали из лошадиных голов. С ругательствами они были выдернуты вон.
Глебыч уверился, что кто-то проникает на его территорию. Это казалось невозможным – дом был на сигнализации. Но мундштуки появлялись из ниоткуда.
Глебыч решил подежурить лично – уж больно хотелось поймать хулигана. При мысли, что представится возможность поиздеваться над пойманным без свидетелей, сладко сосало под ложечкой…
Но в первую же смену Глебыч заснул, не дотянув и до полуночи.
Девица в бриджах не вернулась. Зато приснилась съемка Энциклопедии. Конь, жевавший арбуз, косился на Глебыча и, улучив момент, игриво двинул его круглым крупом. Глебыч оказался притиснут в угол денника. Конь бросил жрать арбуз, повернулся к пленнику и осклабясь, сказал что-то по-французски. Глебыч попытался вырваться из угла, но конь только плотнее прижимал его к стенке…
Пробудился Глебыч в холодном поту, заваленный тюками с сеном. Мундштуки из гербов вырывал молча, с озлоблением. Каоги перепало забором.
Во вторую ночь наш герой заправился кофеем и, дымя трубкой как паровоз, стал мерить шагами песок манежа.
Сначала все было спокойно, затем Глебыч услышал какой-то шум в проходе и решил поглядеть. Он стал пресекать манеж через середину, и вдруг что-то стукнуло его по лбу. Искры посыпались из глаз, и он отрубился.
Очнулся он посреди манежа, со здоровенным синяком на лбу и с лежащими рядом граблями.
Когда на шишку был положен лед, он вдруг сообразил – откуда в манеже грабли! Конюхов нет, да и граблей-то у них никаких не было! Это явно враги! Шурует кто-то с Мышиной Революции! Это их дурацкие шуточки!
- Ну, уроды мышастые, вы у меня попляшете! – пообещал Глебыч и дал распоряжение считать сайт Мышиной Революции проспортивным. – Ну, рожи спортсменские, вот ужо я вам!
На третье дежурство Глебыч отправился вооруженный коллекционным пистолетом.
Он засел в один из денников, подложив под задницу тюк сена. Сидел, прислушивался, злорадно усмехаясь, представлял, как подойдет к бандиту сзади и приставит дуло пониже спины. Хорошо бы вырубить ударом по шее… а потом можно будет прикрутить, пока не очухался, к пелярам и отвести душу. Бить хлыстом революционера – что-то новенькое…
В эту ночь была гроза. Гром гремел, словно снаружи катали бочки из-под солярки. Молнии выхватывали мгновенные кадры из темноты. Глебыч услышал ржание и выглянул. В проходе он увидел Каоги. Жеребец ухитрился разобрать денник. Он стоял посреди прохода, черный, лохматый, и вспышки молний блистали на его атласной шкуре. Глебыч с руганью пошел ловить коня, но, не дойдя трех шагов, был вырублен…последнее, что он слышал – голос, говоривший что-то по-французски. Но так как Глебыч во французском не был силен, он снова ничего не разобрал…
Очнулся он в больнице.
– Хорошо, что ваш конь не был подкован, - сказал ему врач. – Здорово он вас прям в лобешник!
Вернувшись из больницы, Глебыч перво-наперво навестил манеж. Сверху слышалось мирное голубиное воркование и сыпался помет. Глебыч с обреченным видом подошел к стене, уже зная, что увидит. И не ошибся – из герба торчали мундштуки…
С тех пор Глебыч не пытается снимать мундштуки с гербов. Делая вид, что их там просто нет. А вот на фотографиях приходится вычищать. Теперь непременным условием принятия на Закрытый Форум является владение Фотошопом…
